Кузнецов Николай Васильевич родился 3 мая 1922 года в деревне Каменка Перевозского района Горьковской области в семье крестьянина Кузнецова Василия Ивановича и матери - Кузнецовой (Лисиной) Александры Васильевны.

Началась отечественная война 22 июня 1941 года и меня, как бывшего заключенного, в армию не брали до начала 1942 года, видимо как не надежного гражданина. В январе 1942 г. привезли повестку с направлением в ВВО, военное ветеринарное училище. Меня взяли в армию. И группу из нескольких человек из Арзамаса поездом отправили в Ленинградское военно-ветеринарное училище, а Ленинград почти окружали уже. Зимой с 1943 года на 1944 г . наше классное отделение было отправлено на практику на Волховский фронт в районе г. Новгорода на 20 дней. До начала июня 1944 года я находился в Москве в распоряжении главного штаба Красной Армии, а потом нас троих младших Лейтенантов в/сл.(Полуденный и Макаров) направили в г. Пятигорск в 29-й кавалерийский полк внутренних войск НКВД (МВД), который прибыл в Пятигорск после боевых действий в Калмыкии с Калмыцкой кавалерийской дивизией для пополнения после потерь. Сначала я был старшим вет. фельдшером полкового ветеринарного лазарета внутренних войск НКВД, а затем старшим вет. фельдшером 1-го сабельного эскадрона, где командиром был ст. лейтенант Гаврилов, командиры взводов Доколин, Колеков, Извеков.
С первым эскадроном участвовали в ликвидации вооруженных банд пособников немцев в лесах и горах сначала в Кабардино-Балкарии, Ингушетии, а затем Карачаево-Черкесии. Они организовали лесные банды - налетали и убивали.
Когда немцы, подходили к Кавказу Чеченцы, Ингуши, Болкарцы, Карачаи помогали врагу, который их вооружал, вредили, говорят, даже коня в золотой сбруе подарили Гитлеру. В конце 1944 начале 1945 года, карачаевцев, чеченов, ингушей, балкарцев выслали поголовно. Давали тридцать килограммов груза на человека, грузили в товарные вагоны и отправляли в Казахстан, Среднюю Азию и Сибирь, а вооруженные банды уничтожались в горах и лесах до 1956 года. Выселение не затронуло черкесов, дагестанцев, кабардинцев и другие народы. 

Большинство вооруженных банд переловили, до пятидесятых годов оставались мелкие не значительные. Этот полк стал не нужен. В середине июня 1946 года наш полк был расформирован и нас отправили на границу к месту моей службы в Туркменский НКВД округ погранвойск, также был ликвидирован Эвако-госпиталь №5426. Большинство офицеров, наши семьи и солдат погрузили в товарные вагоны и повезли в среднюю Азию.

 

Прибыли в Туркмению, в Ашхабадский военный округ, на заставу Кильти–Чинар, около курорта Фирюза на границе с Ираном – место было хорошее. Ночью спишь, и слышно как овцы блеют, коровы мычат. Было очень жарко, особенно в Ашхабаде, жарища была за +40. Когда ехали с гор обратили внимание, что все листья осыпались. Ночью намочишь простыню, накроешься мокрой и засыпаешь. Как только высохла простынь, просыпаешься мокрый весь уже от пота. Люди ложились спать опустив ноги в арыки, маленькие каналы с водой. Надя была беременной - ей было очень тяжело переносить жару. Там побыли около месяца, а после полк разослали по округам, по всей средней Азии. Нам направление дали в шестьдесят восьмой погранотряд на первую комендатуру в г. Тахтабазар на реке Мургаб. 
Ехали 353 км поездом Ашхабад-Мары до г. Мары, с пересадкой на поезд Мары–Кушка (нижняя точка СССР) 330км. Мы вышли не доезжая Кушки на ст. Ташки, чтоб попасть в штаб 68-го погранотряда в ТахтаБазаре. В Тахтабазаре мы были несколько дней – было жарко. В каждом отряде по несколько комендатур. Меня направили в 1-ю погран комендатуру в 70км от города Кушка, на стыке границ Афганистана и Ирана по соседству с 45 Серахским погранотрядом (15 застава). Начальником 68 погранотряда был Охрименко. Растительности паршивая, не было ее совсем - полупустыня. 
Город Кушка небольшой провинциальный город, в котором стоял военный гарнизон. В основном, это был военный городок, где стояли бронетанковые, пехотные, конная, стрелковая и другие не полные дивизии разных родов войск. Всего около десяти резервных дивизий всех родов войск понемногу. В случае боестолкновений при нарушении границы сразу выдвигаются части в помощь тем тридцати пограничникам, что на заставе, чтобы не запрашивать их откуда-то из центра.

Население составляли военные пограничники и резервные части различных родов войск - от пехоты до бронетанковых частей. Гражданского населения было меньше чем военных. От Афганистана к г. Кушка расположился населенный пункт Полтавка, а с другой стороны Николаевка. В старые времена это были выселенцы из Украины и России. Город Кушка был оазисом – речка Кушка текущая из Афганистана, растительность и деревья. Там были магазины – военторги и таможня, через которую шла торговля с Афганистаном. В городе Кушка была перевалочная база 1-й погран. комендатуры, куда мы и прибыли.

 

В погран. комендатуре было 5 застав которые я обслуживал.: 
1-я застава – Зульфагар (на стыке двух государств Ирана и Афганистана );
2=я застава – Чакмаклы–Чанга, это уже более предгорье;
3-я застава – Двадцать шесть колодцев;
4-я застава – комендатура АкРабат; 
и 5-я застава – Каша-Ченга, на границе с Ираном, в горной местности. (прим. ред. автор ошибается, на самом деле эта застава находилась на границе с Афганистаном далеко к востоку от стыка трех границ)

 

В комендатуру приехали, а там мест не было, солдаты и офицеры на АкРабате жили в полуземлянках и был небольшой деревянный домик самой комендатуры. Хочешь жить - рой землянку, а хочешь на заставе жить - живи на заставе, тебе все равно бродить по заставам. Конечно, мы поехали на заставу.

 

Третья застава хорошая была. Ближе к комендатуре. Там, в одном километре от границы, не огороженный ничем, стоял хороший, капитальный, с толстыми стенами каменный дом в виде буквы Г. В этом одноэтажном доме располагались солдаты, офицеры и столовая. Рядом была хорошая конюшня для лошадей, склад снаряжения и продуктов. Называлась застава «Двадцать шесть колодцев». Колодцев действительно было именно двадцать шесть, вот только воды в них была горько-соленая, для употребления в пищу и мытья совершенно не пригодная - в ней много разных солей (особенно марганца). Шла она на водопой животным с трудом к ней приученным. 
Лошадей приучили к местной воде, только когда прислали трофейных венгерских, их, наверное, штук пяток подохло.
Той водой даже мыться было нельзя, как помоешь голову, так волосы торчат в разные стороны, полы ей вымоешь - доска черная становится, вот такая вода была, а у нас пеленки были.
Колодцы были глубиной от 50 до 80 метров без крепления, в твердых глино-песчаниках. В стенках колодцев, в норах, жило много полудомашних голубей бывших когда-то почтовыми. Из этих голубей, бывало, варили супы. Стирку белья возили верхом на вторую заставу, там брали воду из родников в предгорьях Копетдага. 
Застава как и все располагалась в полупустынной безводной местности в предгорье Копетдага, а в тыл километров полсотни – сто уже пустыня Каракум, а там: ветер подует, пылища, песок летит, едешь на лошади, а она идти не может глаза и уши, все забивается песком. Как –то весной мы взяли отпуск, приезжаем, смотрим на постель, а там толстенный слой пыли лежит.
Воду для питья привозили водовозками из р. Кушка, за сто километров на 3ю, 4ю и 5ю заставы. Вода шла с гор, с Афганистана, ее привозил водовоз, машин тогда не было. В водовозке привозили и бензин и керосин, а потом несколько раз прополоскав туда же наливали воду. На заставе были бетонные, закрытые сверху, расположенные в земле емкости, куда водовозка сливала воду, которой все и пользовались. И запашок нефтепродуктов там был, но ничего не сделаешь, это лучше, чем вода горько-соленая.
Около границы, в предгорьях Копетдага, недалеко от второй заставы было 2 родника, из которых брали воду для 1-й и 2-й застав бочкой - был специальный солдат водовоз, который, привозил эту воду, бывшую гораздо вкуснее чем та, что из речки. За водой ездили ночью. Привозная вода была нормирована - на человека 1 ведро в сутки, для питья и готовки, горько-соленой водой мыли посуду и полы, а готовить на ней было нельзя.

 

 

Зимой в прохладную погоду ездили в тыловые районы заготавливать дрова-саксаул. В тылу 2й заставы километрах в пяти росла фисташковая роща и мы с Надей и солдатами заготавливали много орехов фисташек. Надя ездила с солдатами за фисташками верхом на лошади. Она на заставе пользовалась авторитетом. Ей даже новобранцы отдавали честь под козырек и все очень хорошо относились. С наряда идут солдаты с Афганской границы, мокрые, все в соли, подойдут к окошку, попросят: Надежда Львовна водички дадите? Она им наливала, когда водички, а когда и чайку. А когда форму ввели с карманами, помогала пришить им карманы, отрезав внизу гимнастерки кусочек ткани. Ночью, когда приезжала водовозка, в окошко постучат, и подают брезентовое ведро, которым наполнялись два стеклянных двадцатилитровых баллона, и у нас образовывался небольшой излишек воды. 
Через какое-то время мы повздорили с начальником заставы Кобуховым, который просился Надежде Львовне в мое отсутствие ночью в гости придти, а она его не пустила. Тогда он запретил со склада выдавать хорошие продукты. Я приезжаю и спрашиваю, что это ты перловку только готовишь, а она в ответ: не дают, нет, говорят, ничего на складе, а я знаю, что на складах есть. Прихожу к нему в небольшую конторку и спрашиваю: что это за продукты такие нам выдают? А в ответ слышу, что нет у него на складе ничего другого. Я возражаю: как же нет, я по всем заставах езжу, знаю какие там продукты, везде всем одинаково дают, а он нет и все. Я разругался, выхватил пистолет и говорю: щас я тебя сволочь застрелю, убью, к чертовой матери, пусть сяду, но убью. Он испугался, пошел на попятную: не надо, не надо, ты что шутишь и приказал старшине выдавать продукты как положено, но вскоре доложил о произошедшем в комендатуру. Меня вызвали в комендатуру, я рассказал все как было. Мне поверили и сказали: если хочешь, то езжай на другую заставу.

 

Тогда договорившись с Петром Ивановичем Щербиной, мы перебрались на вторую заставу. В 30-е годы в ночное время личный состав этой заставы почти полностью убили басмачи, следы пуль остались до последнего времени на печке (голландке) обшитой железом. Застава огорожена высоким каменным трехметровым забором. Внутри находилась конюшня, склад, подвал для хранения овощей (землянка) и здание в виде буквы Г, где жили в малом крыле офицеры с семьями и прачка (3 квартиры : начальник заставы Щербинин Петр Иванович с женой Александрой Николаевной, его помощник мл. лейтенант Вешняков с женой Ириной, я с Надеждой Львовной и прачка с дочкой). В другом крыле была казарма для солдат, канцелярия начальника заставы и кухня. У нашей комнаты, площадью около 15кв.м, окна выходили во двор, а у них на другую сторону, к горе. Не далеко от заставы, под горою был колодец. От города Кушка застава была километрах в двадцати. 

Весной в апреле – мае степь покрывается зеленью (травой) и много участков, где цветут дикие тюльпаны в большом количестве, напоминающие желтые или красные полотна, колеблющиеся на ветру. Потом, в июне, все это засыхает - напоминает бурый слой растительности и начинаются иногда сильные ветра, несущие массу песка, напоминая песчаный дождь, который парализует иногда телефонную связь на столбах. В телефонном аппарате слышен сплошной треск. Поэтому около аппарата ставили так называемые разрядники, напоминающие искровое сверкание. В этой безводной полупустыне живет много змей, фаланги, скорпионы и даже небольшие сухопутные черепахи, которые откладывают яйца в песок, многие в идущую вдоль границы контрольно-следовую полосу, которая, где позволяет местность, мелко-мелко вспахивается и боронится шириной 10 метров. Её нет только в горах. И если нарушитель пересекает границу, то остаются следы, а наряды проверяют, если следы есть, значит, было нарушение границы. Много живет джейранов (тип антилоп), особенно, когда в Афганистане кончаются пастбища - их стадами овец вытесняют на нашу территорию, тогда мясное довольство пополняется за счет этих джейранов. Тысячи табунов ходило просто лавинами и убить можно было с закрытыми глазами. В гористой местности на 1-й заставе живут архары (дикие бараны с большими кручеными рогами). Мясо на довольствие ввиду жаркой погоды в убойном виде не поступает, потому что пропадало, привозят живых овец и рогатый скот, который какое-то время пасется вокруг застав. Также овощи поступают только в сухом и квашеном виде (картофель, капуста, морковь, свекла и прочее). 

Зимой, в январе, были холода, а в феврале месяце уже тюльпаны цвели. В округе были совхозы каракулеводческие с породистыми овцами, по двадцать, тридцать тысяч голов. У баранов сзади висят курдюки, да такие огромные, что у некоторых не выдерживали задние ноги, они садились на зад и ползали. Курдючный жир очень мягкий, как сало. Таким, слишком тяжелым баранам, делали колясочки, привязывая их сзади через спину и они ходили на передних ногах. В сорок седьмой, сорок восьмой год ударил мороз градусов пятнадцать, первый раз выпал снег по колено и держался две недели. Овцы его копали, копали, ложились и замерзали.

В августе, 21 августа 1946 года в военном госпитале города Кушка родился сын Лев.
Схватки начались на заставе, а машин нет, пришлось связаться с геологами, у которых был джип. Начальник разведпартии говорит, давай в Кушку, от нас это самый ближний населенный пункт километрах в семидесяти пяти. Мы ехали туда четыре часа в машине по ухабам и бездорожью. Воды отошли в дороге, но успели доехать до Кушки. Ночью, под утро, привезли еле живую в военный госпиталь. Роды принимал хирург, а я подождал немножко и мне сообщают у окна, что родился сын. Кушка самая южная точка Советского Союза, зарегистрировать рождение ребенка там не удалось, потому что мы относились к погранвойскам, а в Кушке, регистрируют только из воинских частей, находящихся там. Пришлось ехать регистрировать в отряд. Штаб отряда был в Тахтабазаре, городе расположенном на Афганской границе у реки с богатой растительностью. Когда Надежду Львовну из госпиталя привезли, выглядывает она в окошко, смотрит и видит, что заходят в заставу человек десять туркменов, а сама думает, батюшки, что это их столько много идет и главное зашли в единственный дом в наш подъезд. Прошли именно к нам. Не понятно откуда они узнали, но, говорят, у Вас сын родился и принесли метров двадцать материала в подарок. У них кошма была как ковер. Расстилаем эту кошму, выкладываем что-то печеное, они на кошму садятся, ноги калачиком и вот это у них удовольствие –чай попить. Лева стал подрастать, солдаты его очень любили. На улице была большая бетонная ограда, поэтому его выпускали гулять на улицу одного. Когда ему было годика три он вдруг пропал, Надежда Львовна бегает, ищет, даже на конюшню заглянула - нет Левика нигде. Вдруг, слышит на кухне смех, хохот, заглядывает, а он, на середине стола посаженный, сидит вместе с солдатами и за обе щеки кашу уминает. Тарелка перед ним стоит, тогда, после войны, глиняные тарелки были и чашки, и ложка деревянная. Следующий раз его обнаружили спящим с солдатом на кровати.
В 1946-47 годах у нас на заставе жила сестра Лидия, в ту пору в деревне было тяжело с питанием, поэтому гостила у нас. 

С Петром Ивановичем Щербиной мы были земляками и однополчанами. У нас ним произошло несколько забавных случаев. Он был начальником заставы, а одно время начальником перевалочной базы в Кушке. Когда мы приезжали, всегда ехали в отряд через Кушку и, как правило, приезд отмечали. На самой границе не разрешалось выпивать, за это строго наказывали. А в городе можно было себе позволить немножко расслабиться. Однажды, в Кушке отмечали встречу где-то часов около двенадцати ночи. У нас закончились горячительные напитки, а начальник особого отдела говорит: я знаю, где в одном месте, торгуют ночью, пойдем. Мы с ним пошли по адресу, а там говорят: простите, у нас нет, осталось только вино. Но вино старинное. Как спрашиваем старинное? Да вот с Екатериновских времен. Недавно случайно вскрыли погреба и нашли там залежи вина в бочонках, его разлили, а оно уже и не вино, а как сироп густое стало. Насколько это правда я не знаю, но мы на язык попробовали, а оно какое-то не такое. А нам говорят: нет-нет, вы попробуйте его. Попробуйте, ведь такая выдержка. Деньги мы заплатили, принесли и выпили бутылку на троих. Смотрю, а Петр Иванович и второй тоже встать хотят, а не могут. С трудом поднимаются, а идти не могут и падают. Разум есть, голова работает, а ноги не ходят. Я попробовал - тоже самое. Оказалось, вино старое на мозжечок действует, а пьется оно как сироп. Вот так мы попробовали столетнее вино.
Другой раз, вопреки запретам, предложил Петр Иванович устроить сабантуй прямо на заставе. Давай, говорит, Николай, устроим на октябрьские праздники брагу. Брагу, конечно хорошо, но сахар где взять? Ничего, говорит, свой возьмем, и с солдатами я поговорю, чтобы часть сахара дали. Достали дрожжей и заквасили бочку, там все бродит, бурлит. Потом это бурление к октябрьским праздникам закончилось, слили немножко, а гущу всю оставили. Зачерпнул Петр Иванович, попробовал немножко и говорит: хорошая брага, на мозги действует. А кружки были почти полулитровые у нас и у солдат. Сели за стол на солдатской кухне, раз солдаты сахар давали, то за него всем по кружке браги дали. Выпили по кружке, закусили дичью, смотрю, Петр Иванович пошел ходуном, танцевать начал на голове. Я и не знал, что после кружки так опьянеть можно было. На праздники усиляли охрану границы и в секреты и в дозор уходило больше. Т.к. было усиление, я как представитель комендатуры был дежурным, поэтому брагу только попробовал и был не пьяный. Петр Иванович на голове ходит, ему граница нипочем. Начальник все забыл, а солдаты все окосели. Просто окосели, честное слово окосели. Я испугался, ведь дежурный был. Чувствую, что все это пахнет вонью. Мне на всю железку дадут, как представителю комендатуры, Петру Ивановичу конечно, а потом и помощнику его, Вишнякову. А наряд то надо выполнять. Через каждые два часа секрет и через каждые четыре часа дозор. Граница рядом, по границе надо ходить, да дозор залегал на границе в секретных местах. 
Один дозор приходит и на его место сразу консультируешь и наряд даешь другому, который выходит раньше и они встречаются в дороге. Даешь наряд на выход на границу, как ОТЧЕ НАШ: Вы выходите на охрану государственной границы, то-то и то-то, так-то и так-то и они отправляются. Я говорю, Боже мой, что же делать, кого посылать. Наряд пришел и видит, что все пьяные. Что твориться не поймут никак. Я им говорю: ребята, случилась вот такая история, просто несчастье. Вы сейчас трезвые, потрудитесь пойти во вторую смену. Вам после этой смены специально дадим отдых. Браги много еще осталось, выпьете столько, сколько хотите. Они ушли во второй раз, а на третий кое-кто очухался уже, хмель не так долго держится. Одурели люди, но потом прошло. На третью смену Петр Иванович опять лыка не вяжет. И на третью смену пришлось смешать мне тех и других. Опять отправил двоих из тех, которые устали, но были трезвые, чтобы еще одну смену провели и двоих из тех, что очухались, по четыре человека. А ходить дозору надо было ни много, ни мало, километров десять туда-сюда. Одним зайти секретно километра два и залечь, а другим надо ходить. На следующий день всех ребят собрали и сказали: ребята, у нас произошло ЧП, сами понимаете, чтобы ни кто в комендатуре и ни кто в отряде об этом не знал, а если узнают - военно-полевой суд. Так об этом происшествии никто и не узнал. 

 

На границе (1.5 км. от заставы), пограничных столбов не было и только в 1947 году делали демаркацию границы - вспахивали контрольно следовую полосу и ставили столбы. Во время демаркации границы было разрешено при съемках пограничной полосы с обоих сторон пребывать на территории Афганистана и на их пограничных постах, где мы увидели низкую отсталость солдат пограничников афганцев, у которых в те времена было старое вооружение - винтовки английского и французского происхождения. Пограничники солдаты–афганцы в те времена были малограмотные и слабо подготовленные. Даже басмачи (бандиты) были лучше подготовлены и вооружены. За все мое пребывание на границе было три вооруженных столкновения по тревоге со своевременно обнаруженными контрабандистами, пытавшимися перейти на нашу территорию. Человека два погибло. Частые были переходы границы мелкого значения - одиночками в поисках на нашей территории соли на соленом озере и убежища. До 1944 года были переходы нашей границы басмачей с целью угона скота и шпионажа. Заходили, захватывали в совхозах скот и угоняли.

 

В конце 1946 года из-за меж племенных ссор в районе 6-й заставы 2-й погран. комендатуры перешли границу несколько богатых баев (помещиков), которые искали убежища и просили принять их с многочисленными племенами жить в СССР. Баи предлагали отдать свой скот и автомашины во избежание кровавой расправы. Но, по международным правилам, перебежчики возвращались обратно в ту страну, откуда пришли. Они плакали, очень просились остаться в СССР, но, их просьбу не удовлетворили. 
На второй заставе было очень много черепах, которые выводились на контрольно-следовой полосе, представлявшей собой распаханные песчаные почвы, куда они и закладывали яйца, из которых выводились черепашки. Черепахи любили греться у стен около фундамента, подползали и сильно пищали. Женщины этого не выдерживали, выходили и палками их оттуда вышвыривали. Жена начальника связи Полева, у которого было трое детей, брала у мужа кавалерийский клинок и разрубала панцирь, а потом ножом вырезала мясо, из которого варила очень вкусные супы, сильно похожие по вкусу на индюшачьи, ведь черепахи кушают только растительную пищу. Когда я попробовал первый раз, то удивился и спросил: где же вы индюшку поймали? А Полев ответил, что это жена его черепах ловит. 

На границе, в 1-й комендатуре, у меня было пять застав, которые я обслуживал: от 1-й заставы до 5-й было 70-75 км. Все пять застав надо было постоянно объезжать по жарище верхом. На границе в одиночку выезжать запрещено, поэтому в поездках меня сопровождали двое простых солдат - коноводов. По телефонному вызову я часто выезжал на любую заставу верхом на лошади в сопровождении коновода, который по приезде на место мою лошадь забирал, ставил на конюшню, кормил. Коноводом у меня был солдат Евтушенко из Ростова-на-Дону. Очень много кушал, по две солдатские нормы. Видно до армии жил в бедной семье и питался одним хлебом с водой и развил объем желудка, при разъезде по заставам я поваров предупреждал, чтобы очень много не давали ему. 

Однажды, я совершил глупость, поехав один, что категорически запрещается, со второй заставы на третью. Один коновод заболел, а второму солдату дали увольнительную на два дня домой. Еду, вдоль границы, а между заставами было большое соленое озеро. (прим. ред. сол. оз. Денглигель) По его берегам собирали соль, совсем такую же как и поваренная, только чуть-чуть розоватую. Подъезжаю к озеру и слышу, как будто гуси гогочут. С собой у меня были карабин и пистолет. На расстоянии около ста метров от меня - пеликаны. И прилетела их такая масса, что заняли они все озеро. Я снял карабин, сел и не метясь, выстрелил в эту кучу птиц. Они взлетели, а два остались лежать с одного выстрела. Стрельнул еще раз, смотрю - один упал, еще не поднялся и трепещет. Стрелять больше не стал, подошел ближе, оказалось два мертвых и один с подбитым крылом. Птицы большие, привязал их на седло и повел лошадь под уздцы. Когда до третьей заставы осталось около километра пути, привязанное крыло пеликана подранка развязалось и он начал им лупить лошадь под живот. Лошадь от этого взбесилась, вырвалась и поскакала на заставу, потеряв одну птицу. На заставе закрытые ворота, а в них для прохода людей калитка. Лошадь прискочила и рванула в эту калитку, оставшиеся птицы с нее слетели. Дневальный увидел, доложил и сразу подняли тревогу, моего коня все знали и раз меня на нем нет, значит что-то случилось. Это Ч.П. Через короткое время смотрю - скачет взвод. Меня подобрали, но дело до комендатуры не дошло, мы договорились никому не говорить об этом случае. А пеликанов я занес домой. Одного разделали, а второго выбросил из-за сильного запаха. Пух пеликаний очень мягкий, из него сделали подушечки.
Конь у меня был венгерский, трофейный после войны. Легкий - артиллерийского типа под кличкой «Рельеф». Он очень много пил воды, за один прием по два-три восьми литровых брезентовых ведра и ел тоже по многу. То, что ел много это не страшно, а от большого количества выпитой воды конь становился весь мокрый. Под седлом у брюк с кожаной прокладкой, прикоснешься и брюки тоже от коня мокрые. Едешь на нем и вода бултыхается в животе как в бочке. Пришлось коноводу предупреждать солдат на конюшне, чтобы много его не поили. Коня стали ограничивать в воде и за полгода все пришло в норму. 
Летом, жара стояла страшная, ездить на большие расстояния верхом в жару было трудно, хотелось много пить и с собой брали воду, у которой было интересное свойство, ее наливали в брезентовые ведра, завязывали крепко вверху и привязывали к седлу, эта вода обдуваемая ветерком становилась прохладной. Очень тяжело жара переносилась первое время, едешь и по глоточку пьешь, соответственно весь мокрый от пота, хоть и гимнастерки были хлопчатобумажные с коротким рукавом с вырезами под мышками, а на голове ни пилотки, ни фуражки, только шляпа с отверстиями сбоку для вентиляции, да на ногах одеты носки, брюки и кожаные чуни (в виде тапочек), вместо сапог. Часто гимнастерка пропитывалась от пота солью. 

 

На вторую заставу к нам часто заезжали женщины – туркменки у них с хлебом было трудно и мы им давали муку и крупы, которые оставались на заставе из-за того, что было много мясного – дичи джейранов и своих баранов и коров. А они за это хоть мы и не просили ничего, привозили в знак благодарности каракуль (шкурки ягнят). 
Из войлока, местные делали специальную кошму с овечьим запахом, как очень плотный ковер с цветными рисунками, которую клали на пол и очень любили пить чай. По-русски говорили сносно. Одна из местных была симпатичная, здоровая, пожилая женщина. Рассказывала, как она была предводителем одной банды. Сначала бандой руководил отец, но когда его убили, то банду возглавляла она. Все это было до нас. Между третьей и четвертой заставой, есть балка, где эту банду разбили, мы видели валяющиеся там гниющие седла. (прим. ред. речь идет об операции по уничтожению банды курбаши Ана-Кули на участке заставы Ак-Рабат в феврале 1932) Вода была солоноватая - чем больше пьешь, тем больше хочется, а этого делать нельзя. Эта басмачка и научила, как не потеть и пить мало. Завари, говорит, крепкий зеленый чай и перед тем как ехать попей его. А в дорогу возьми фляжку и налей этого чаю холодного, а больше тебе и не надо ничего будет. Я так сделал и все, больше не потел, вылечил себя и стал обходиться без курдюков с водой. 

В апреле и мае все предгорье покрывается цветами, особенно много цветет тюльпанов. А кроме цветов появляется много фланг и скорпионов, которые ядовиты как раз в весенний период и особенно опасны в мае месяце. Фаланга – это большой паук. Фаланги меня кусали, пощипало, покраснело и прошло. А у скорпиона хвост длинный, заканчивающийся жалом, похожий на брюшко стрекозы. Если в банку бросить скорпионов и фаланг - они между собой не ладят и начинают драться. Чаще всего скорпион убивает фалангу. 
По туркменскому поверью, чтобы сделать противоядие от скорпионьего яда нужно поймать несколько скорпионов и бросить в растительное масло и они выделяя в масло яд, тем самым создают противоядие. 

 

Третья застава была единственной каменной, стены каменные, крыша – шиферная, а из-за того, что холодов не было (в нашу бытность там снег выпадал лишь раз), потолки оббиты были фанерой и покрашены. Между рейками были щели. Было жарко, я лежал раздетый на цветной вяленой кошме, как вдруг, вылезя из щели в потолке, мне на живот упал скорпион. Не смотря на то, что я его автоматически смахнул, он успел меня ужалить в живот. На животе складку можно хорошо взять, яд выдавил и смазал нашатырным спиртом. Пощипало, пощипало, немножко поболело и прошло. 

 

Раз в году мы ездили в отпуск на Кавказ - в Пятигорск к родителям Надежды Львовны. Маршрут поездки был таков: с заставы верхом на лошадях ехали 8 километров до комендатуры, потом от комендатуры километров 60 до г. Кушка ехали автомашиной по трудным проселочным дорогам вдоль границы до перевалочной базы. Далее поездка до города Мары - 330 км. Из города Мары по железной дороге до г. Красноводск на Каспийском море 950 км. Через города: Теджен, Каахка, Ашхабад, Кизил, Арват - Красноводск. Красноводск – портовый город со скудной растительностью в полупустыне с жарким климатом - духотой и летом большим количеством мух.
Из Красноводска через Каспийское море 298 км. до Баку на теплоходе «Багиров» и «Туркестан». Иногда были штормовые дни до 8 баллов - очень сильно укачивало, до рвоты, давали пассажирам бумажные кульки. В Баку с морского вокзала переезжали на железнодорожный вокзал и далее по железной дороге до г. Минеральные Воды и паровозом до г. Пятигорск. В Баку, при поездке первый раз в отпуск, купили Наде туфли на высоком каблуке, чтобы в отпуске в них ходить. На вид они выглядели очень хорошо, но увы, попали в дождь и подошва стала расслаиваться, оказалось, что сделана она была из картона. Жулики были и тогда, пришлось покупать другие туфли. 

 

В 1948 году я заразился от каракуля абортированных ягнят бруцеллезом. Перед отпуском заезжали к туркменам, жившим в юртах на пастбище. Зашли в юрту, посидели за шашлыком и они в благодарность за то, что мы им отдавали муку, остававшуюся с пайков, подарили каракуль. Абортированный каракуль самый дорогой был, так как когда абортируют ягнят раньше времени у них волос еще мелкий, не так вырос, а оказалось, что эта красивая серебристая шкурка зараженная. Я каракуль руками брал и щупал, а воды, руки помыть, у них не было. И, получилось, что я не мытыми руками закурил и наглотался бруцеллезных бактерий. А бруцеллез поражает нервную систему и суставы. Приехали в Пятигорск, в отпуск и у меня поднялась высокая температура. В лаборатории г. Пятигорска у меня обнаружили бактерии бруцеллеза и сразу положили в бруцеллезную больницу, где обнаружили поражение суставов и нервной системы нижних конечностей. 
Лечение было жестокое – вливание внутривенно вакцины, при которой наступает резкая реакция организма. Вколют и сразу плохое самочувствие, тебя начинает трясти так, что слетаешь с кровати или подпрыгиваешь на койке. На тебя в этот момент кладут матрац и даже садятся на тебя. Такой вот зверский метод лечения. Зато эффективно. У меня была острая форма и пролежал я там с полгода. У меня отнялись ноги, без костылей я ходить не мог. 
В палате со мной лежал старый партийный работник г. Пятигорска Александр Максимович Лупандин, которого горсовет и горком определили в больницу на какое-то время жить как в санаторий. Двое его сыновей летчиков погибли в одно время на войне с Японией, а жена умерла. Он был очень эрудированный, грамотный человек. Нас с Надей называл родными сыном и дочерью и мы тоже его любили. Надя с тетей Дусей, которая тогда работала на Скачках, на винограднике, приносили виноград, фрукты. 

В часть я известий не отправлял, а через два месяца пришла ко мне милиция. Туда из моей воинской части, из погранотряда, пришло предписание проверить законность моего отсутствия. Им сообщили, что моя жена, будучи медицинским работником, достала блатные документы и я остался, симулируя заболевание. Милиционер увидел, что я на костылях и удалился. Однажды, приехал в Пятигорск начальник медслужбы погранотряда на отдых и попутно проверить меня с целью выявить не фальшивое-ли было сообщение о моей болезни в штаб погранотряда и только после того как он сам пришел в больницу и увидел меня на костылях поверили что я не симулирую. 
В больнице я пролежал около шести месяцев. В это время в Ашхабаде произошло сильное землетрясение и разрушен был весь город. Остались целыми круглые сооружения - мечети, элеватор и две тюрьмы. Погибло до 60% населения – землетрясение было ночью перед рассветом. Оставшимся в живых было организовано бесплатное питание из армейских походных кухонь, палатки с постелями. Во время и после землетрясения появилось много мародеров – воров. На охрану и для защиты были выделены воинские части. После возвращения из отпуска мы останавливались в Ашхабаде, в штабе погранвойск и до сего времени были легкие подземные толчки и доставали из развалин погибших. Мне после болезни тяжело было. Я даже на лошади еле удерживался. По прибытии к месту службы, в отряд, я обратился по вопросу увольнения к начальнику (командующему) Туркестанским погранокругом генерал-майору Великанову, проезжавшему в то время по заставам. Он приехал и я ему подсовываю рапорт на увольнение, а он в ответ: почему ко мне? Иди по инстанции. На мои слова, что слушать меня не хотят, он ответил: никаких увольнений, замены сейчас нет, ты должен служить, нет кадров, а плохо будешь ходить, выпишем коляску. Знаешь, как инвалиды на колясках ездят? Вот и ты будешь ездить на коляске по своему участку в сто с лишним километров. Некоторое время я оставался на границе, потом подал рапорт вторично через знакомого из кавалерийского полка и меня в мае 1949 года направили в Ашхабад на военную гарнизонную медкомиссию, где признали инвалидом и уволили в отставку. Со второй заставы мы уехали в Пятигорск, где на медкомиссии в военкомате мне дали третью группу инвалидности и вместо воинского билета выдали бессрочное свидетельство об освобождении от воинской обязанности, а в Ставрополе выдали пенсионную книжку № 15088 и назначили с 19 мая 1949 г пенсию 495 рублей. Эту пенсию я получал до 1 апреля 1951 года. 

Источник: Генеалогический форум ВГД